Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в
свете, — в обычайный час, то есть в 8 часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он
повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался
к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
—
Повернул странник
к свету купцову голову и с испугу только и мог вымолвить: черна, ах, черна у тебя душа!
Два давешних глаза, те же самые, вдруг встретились с его взглядом. Человек, таившийся в нише, тоже успел уже ступить из нее один шаг. Одну секунду оба стояли друг перед другом почти вплоть. Вдруг князь схватил его за плечи и
повернул назад,
к лестнице, ближе
к свету: он яснее хотел видеть лицо.
Мы были в конце аллеи и уселись в тени на скамейке. В другом конце дорожки генерал с дочерью
повернули обратно, и опять пятна
света мелькали на серой тужурке генерала и на светлой дамской фигуре… Они тихо приближались
к нашему концу.
Она быстро пошла по улице и потом
повернула в переулок, который вел
к горам. Было темно. Кое-где на мостовой лежали бледные световые полосы от освещенных окон, и ей казалось, что она, как муха, то попадает в чернила, то опять выползает из них на
свет. Кирилин шел за нею. На одном месте он споткнулся, едва не упал и засмеялся.
В горле у него что-то точно оборвалось и захлестнулось. Щавинский быстро оглядел его в профиль. Неожиданное, не виданное до сих пор выражение нежной мягкости легло вокруг рта и на дрогнувшем подбородке штабс-капитана, и глаза его засияли тем теплым, дрожащим
светом, который светится сквозь внезапные непроливающиеся слезы. Но он тотчас же справился с собой, на секунду зажмурился, потом
повернул к Щавинскому простодушное, бессмысленное лицо и вдруг выругался скверным, длинным русским ругательством.
Хвалынцев быстро, на босую ногу, вскочил с постели, взял за плечи учителя и,
повернув его
к свету, стал вглядываться в лицо ему.
Я лезла
к ней по ее каменистым уступам и странное дело! — почти не испытывала страха. Когда передо мною зачернели в сумерках наступающей ночи высокие, полуразрушенные местами стены, я оглянулась назад. Наш дом покоился сном на том берегу Куры, точно узник, плененный мохнатыми стражниками-чинарами. Нигде не видно было
света. Только в кабинете отца горела лампа. «Если я крикну — там меня не услышат», — мелькнуло в моей голове, и на минуту мне сделалось так жутко, что захотелось
повернуть назад.
Оглянулся Гуго туда и сюда, видит: дело плохо;
повернул лошадь головой
к луне — и даже испугался: так мертво и тупо, как два тусклые зеркальца, неподвижно глядели на луну большие бельма бедной Окрысы, и лунный
свет отражался от них, как от металла.
Несколько раз он боязливо оглянулся по сторонам и снова стал медленно приближаться
к трупу. Сделав над собой неимоверное усилие, он схватил его и
повернул навзничь и вдруг встретился с спокойным взглядом мертвых глаз —
свет луны падал прямо в лицо покойника.
Старик стал пристально всматриваться в лицо своего импровизованного собеседника, бесцеремонно
повернув его
к свету обеими руками за плечи.
— Бедный я малый! Бедный я малый! — вслух пожалел он себя и
повернул глаза
к окну, жадно ища
света. Но его нет, и желтый сумрак настойчиво ползет в окна, разливается по комнате и так ясно ощутим, как будто его можно осязать пальцами. И снова перед глазами развернулся в высоте потолок.